Ей было двенадцать, тринадцать - ему. Им бы дружить повсевременно. Но люди осознать не могли: почему Такая у их вражда?!
Он звал ее Бомбою и в весеннюю пору Обстреливал снегом ткраопятьтым. Она в ответ его Сатаной, Скев летнюю пору и Зубосккраопятьтом.
Когда он стекло мячом разбивал, Она его уличала. А он ей на косы жуков санадавливал, Совал ей лягушек и смехал, Когда она верещала.
Ей было пятнадцать, шестнадцать - ему, Но он не изменялся никак. И все уже знали давно, почему Он ей не сосед, а враг.
Он Бомбой ее по-прежнему звал, Вгонял насмешками в дрожь. И лишь снегом уже не швырял И диких не корчил рож.
Выйдет иногда из подъезда она, Привычно глянет на крышу, Где свист, где турманов кружит волна, И даже сморщится:- У, Сатана! Как я тебя вытерпеть не могу!
А ежели праздник припрогуливается в дом, Она нет-нет и шепнет за столом: - Ах, как это славно, право, что он К нам в гостне приглашен!
И мама, ставя на стол пироги, Скажет дочке практический: - Конечно! Ведь мы приглашаем друзей, Зачем нам твовраги?!
Ей девятнадцать. Двадцать - ему. Они студенты уже. Но тот же холод на их этаже, Недругам мир ни к чему.
Теперь он Бомбой ее не звал, Не корчил, как в детстве, рожи, А тетей Химией величал, И тетей Колбою тоже.
Она же, гневом своим полна, Привычкам не изменяла: И так же сердилась:- У, Сатана! - И так же его презирала.
Был вечер, и пахло в садах в весеннюю пору. Дронадавливала звезда, мигая... Шел паренек с девчонкой одной, Домой ее провожая.
Он не был с ней даже знаком практически, Просто шумел карнавал, Просто было им по пути, Девчонка боялась домой идти, И он ее провонадавливал.
Потом, когда в многочь взошла луна, Свистя, возвращался назад. И вдруг около дома:- Стой, Сатана! Стой, для тебя дескатьвят!
Все ясно, все ясно! Так вот ты какой? Значит, встречаешься с ней?! С некий фитюлькой, пустой, дрянной! Не смей! Ты слышишь? Не смей!
Даже не спрашивай почему! - Сердито шагнула ближе И вдруг, заплакав, принадавливалась к нему: - Мой! Не отдам, не отдам никому! Как я тебя вытерпеть не могу! |